Новые крылья - Страница 31

Вышел, вызванный запиской Аполлона, и отметил, что наш дворник никогда раньше не приветствовал меня так громко, так широко не улыбался мне и так низко не кланялся. Что бы это значило?

У тебя за ухом звезда.

Это знает твой парикмахер.

У тебя на бедре полумесяц.

Это видел и знает твой банщик.

Твои плечи слишком тонки и хрупки.

Это знает давно твой портной.

Твоя улыбка всегда очаровательна.

Это знает теперь наш дворник.

Но я. То, что знаю о тебе я,

Даже сам о себе ты не знаешь.

29 мая 1910 года (суббота)

Я думал, что Вольтер или зять ссужают М. деньгами, когда нет гонораров. Ничего подобного. Оказалось, что он получает от кого-то, чуть ли не каждый месяц, чек на довольно крупную сумму. Он об этом ничего не рассказывает. Расспрашивать мне неловко, но все же, очень интересно, кто этот его тайный покровитель? И в какой они состоят связи?

Купили кольца, обедали в ресторане, гуляли в Таврическом. Мне приятно и лестно осознавать, что устанавливается у нас свой порядок житья, совершенно другой, отличный от того, который был раньше, когда я жил с родными. И квартирка наша преображается, скоро ее никто не узнает. Только иногда мне становится не по себе от мысли, что же будет потом? Кончится лето, и мои вернутся с дачи, а еще раньше Вольтер уедет за границу. Нанимать еще квартиру кроме этой мне не по средствам. Конечно, учитывая, этот ежемесячный Мишин чек, мы роскошно могли бы жить, но теперь мне ясно, почему он всегда без денег. Потому, что тратит безрассудно, ни с чем не сообразно, к тому же всегда имеет громадные долги. Отдаст и ничего не остается, снова занимает. При всем при том, умудряется сам еще в долг давать, художникам и всем, кто попросит. О том, чтобы упрекать его в этом, или увещевать как-то, и речи нет. А, все же, мне страшновато за наше будущее.

Ап.Григ. на воды поедет в Баварию, название курорта я сразу не запомнил, что-то английско-поцелуйное, Киссинг, или в этом роде. Да и на что мне? Я-то остаюсь. Вот пришлет мне оттуда открытку с видами, буду рассматривать ее 100 раз и по ней выучу. А ведь в гимназии у нас был немецкий, но теперь уж не помню почти ни слова. Наверное, там и по-французски все говорят. Но французский-то мой через пень-колоду, а зачем человеку за границей секретарь, не знающий языков? Разумеется, остаюсь. Я еще не решался спрашивать об этом прямо, но тут и спрашивать нечего, так все ясно.

30 мая 1910 года (воскресенье)

Целый день у нас гости. Миша знает невероятное количество людей, как он их всех помнит, ума не приложу. Если только представить, что все его знакомые будут бывать у нас, уж от этого только голова закружится. Ведь до сих пор я жил довольно уединенно. Милый Миша. Может быть, он видел, что я при гостях был растерян слегка, а может быть и просто так, что приятнее мне даже, отозвал в сторонку и прочитал такое стихотворение, только сочиненное, что у меня мурашки по затылку побежали, и слезы из глаз выступили. О! как было хорошо целоваться в укромном уголочке, когда полон дом гостей, которым нужно хозяйское внимание, когда можно быть застигнутыми в любую минуту, но кроме нашей любви ничего для нас не имеет значения.

Про чек я, все-таки, спросил. Это хороший друг детства и юности находит возможность его поддерживать таким образом. Но в последнее время чек приходит нерегулярно. А о том, как он тратит, я уж и говорить не стал, его дело.

Когда я маленький коленом ушибался,

Рыдая, к маменьке отчаянно кидался.

Коленку нежно гладила мамаша

И причитала: «Бедный, бедный Саша!»

Когда же в одночасье догадался,

Что Вольтер брать меня с собой не собирался

В твои колени я уткнулся чуть дыша,

Чтобы услышать: «Pauvre mon petit Sacha!»

Днем при гостях зашел разговор об александрийском стихе. Валетов прочитал стихотворение, довольно пошлое, когда ему заметили, заявил: «зато это александрийский стих», все заспорили, к Демианову, конечно, обратились как к знатоку. Миша отчасти специально для меня очень интересно и подробно рассказывал, читал Расина, Рэмбо, Вяземского, Пушкина и свои стихи. А вечером, видя, что я скучаю, предложил мне потренироваться в сложении александрийских стихов, я сидел часа три, ничего не вышло. За это время М. одолел четыре новые главы и переписал несколько стихотворений для журнала.

31 мая 1910 года (понедельник)

Поздно завтракали в ресторане, потом пошли в Таврический. Ощущение от опустевшего Петербурга такое же, как от нашей квартиры: все разъехались и мы одни дома. Привольно, немного грустно и похоже на сон.

Иногда, от сказанного Мишей, от его нежданной ласки или же от собственной внезапной мысли о нем слезы выступают. Я с детства знаю за собой склонность растрогаться от сущего пустяка, но очень давно у меня не было повода к подобным проявлениям чувств, так что я даже забыл об этой своей особенности. Не могу сказать, чтобы был я слишком чувствителен, но вот иногда пустяк заставляет меня прослезиться. Какой-то я холодный и сентиментальный одновременно. Говорят, такие люди самые страшные.

1 июня 1910 года (вторник)

Навещали своих на даче. Там прибыли еще родственники, много детей, суетливые и назойливые, все почти на одно лицо. Только Анечка – мой тихий ангел вызывает во мне нежность. Славная девочка, милая.

Таня пришла в гости вечером. Они, оказывается, уж очень подружились с Сережей. В первый раз я, что ли, назвал при Тане Демианова Мишей. Она чуть не вздрогнула, сделала на меня большие глаза, а потом долго с недоумением на него смотрела, как будто ища в нем соответствие такому названию. А, ведь, действительно, это может казаться странно и даже дико. Демианов известный, уважаемый литератор, она его стихи в тетрадку переписывает, а я его Миша. Пушкина еще Сашей можно представить при каких-то обстоятельствах. А вот, кого-бы? ну, хоть Державина Гаврилой бы кто назвал или Ломоносова Мишей тоже. Смешно, право. Забавно.